Гендерная специфика коммуникации

 

Н.Л. Грейдина

Пятигорский государственный институт экономики и управления

greidina@yahoo.com

 

Дифференциация коммуникантов по половому признаку на женщин и муж­чин предполагает  экспектацию определенного поведенческого комплекса. Со­циальные экспектации, сформированные на ранней стадии жизненного раз­ви­тия, укрепляются с течением поло-возрастного развития индивидов-ком­му­ни­кантов.

Необходимо уточнить специфику взаимодействия половой принад­леж­но­с­ти коммуниканта и используемых им средств невербального общения. Так,Д. Пир­сон констатирует, что коммуникация связана с полом речедеятеля в силу то­го, что она идентифицирует дискурсивные роли и стимулирует или сдер­жи­ва­ет  интернализацию склонностей, связанных с женской или мужской типо­ло­ги­ей. Вышеобозначенное положение подтверждается также  существованием спе­цифических не вербальных и вербальных ключей, языков женской и мужской  субкультур.

Проведенная серия экспериментальных исследований указывает на спе­ци­фику гендерного аспекта выражения невербальных коммуникативных сиг­на­лов. К наиболее эксплицитно распространенным относится улыбка, свидетель­ст­вующая о том, что женщины-коммуниканты проявляют тенденцию к более част­ной ее экспрессивизации.

Степень частотности выражения невербального сигнала улыбки обус­лов­ле­на в определенной степени социоэкспектацией. Так, Д. Хавиланд определил, что это подтверждается результатами проведенного эксперимента. В рамках по­след­него исследовательская задача определялась как идентификация пола мла­ден­цев по их фотографиям. Более позитивное лицевое выражение соотносилось с женским типом коммуникативной экспрессии, более негативный эмоцио­наль­ный «портрет» лица отождествлялся с мужским вариантом дискурса. Даль­ней­шие исследования группы ученых под руководством Д. Бургуна представили мо­тивацию использования невербального средства «улыбка»: в рамках женс­ко­го типа коммуникации в целях  установления взаимодействия с собеседниками, в пределах мужского варианта общения – для выражения положительных эмо­ций, состояний (счастье, удовлетворение, удовольствие).

В соответствии с исследованиями М. Аргайла, Х. Розенфельда функ­цио­наль­ная сущность улыбки в женском коммуникативном исполнении отражает счастье, приветствие, умиротворение, одобрение. При этом последние два пока­за­теля являются наиболее частотными.

В целом более распространенное изображение улыбки при лицевой экс­прес­сии женщин (на основе сопоставления с мужчинами) обусловлено их со­циаль­ной слабостью и непреодолимым желанием получить одобрение у доми­ни­рующего мужского пола, с одной стороны, и подчеркнуть собственную не­вин­ность или удачно «замаскировать» социальную несостоятельность, с другой сто­роны.

Представляют интерес исследования Дейтча и его группы, которые сви­де­тельствуют о результатах когнитивных процессов в аспекте гендерной ком­му­никации. Так, неулыбающиеся женщины воспринимаются значительно жест­че, чем неулыбающиеся мужчины. Содержательные параметры когнитивной сто­роны этого процесса состоят в том, что коммуниканты-женщины, не экс­плуа­тирующие улыбки, воспринимаются как менее счастливые, менее ре­лак­си­ро­ванные, чем коммуниканты-мужчины с идентичной лицевой экспрессией.

Другой характерной чертой женского типа коммуникации является ре­ля­тив­но более интенсивная частота визуального контакта. Отмечено, что ком­му­ни­канты женского пола поддерживают более интенсивный визуальный  контакт по сравнению с речедеятелями мужского пола. При этом пол собеседника не ока­зывает влияние на частотность демонстрации данного невербального сиг­на­ла. Необходимо указать, на тот факт, что в рамках коммуникативного моно­по­ло­вого («женщина ----- женщина») процесса  происходит  более интенсивная сте­пень актуализации визуального контакта при сопоставлении с ком­му­ни­ка­ци­ей типа «мужчина ----- мужчина». Позитивный эмоциональный заряд коммуни­ка­ции способствует интенсификации визуального контакта в первом типе ком­му­никации и понижению уровня ее распространенности во втором ком­му­ни­ка­тив­ном  типе. Тождественная тенденция наблюдается в коммуникативном ди­по­ловом процессе («женщина ----- мужчина»).

Возможно, одной из причин высокой степени релевантности визуального контакта в невербальном комплексе женщин является их способность ка­че­ст­вен­ного декодирования паралингвистических аспектов коммуникации. Другая при­чина интенсивного использования визуального контакта связана с ро­ле­вы­ми гендерными позициями участников коммуникативного процесса: собе­сед­ни­ки женского пола ассоциируются в большей степени с потребителями ком­му­ни­ка­тивного продукта – слушателями, в то время как коммуниканты мужского по­ла – с производителями коммуникативного продукта – говорящими. В свою оче­редь, результаты психологических наблюдений показывают, что слушаю­щий проявляет тенденцию к более продолжительному и интенсивному установ­ле­нию визуального контакта, чем говорящий. Соответственно это находит про­яв­ление в гендерной специфике использования невербального параметра «ви­зу­аль­ный контакт» в коммуникативном процессе. Отсутствие или дезактивация это­го коммуникативного сигнала в невербальном женском комплексе воспри­ни­мается в качестве индикатора невнимательности или отсутствия интереса.

Следующим типологическим признаком женского типа коммуникации яв­ляется менее выраженная «притязательность» на проксемическую востре­бо­ван­ность соотносительно с размерами собственного тела.

Использование методов прямого наблюдения и паралингвистического ана­лиза позволило установить гендерную специфику в рамках проксемического комплекса, подразумевающего личное и социальное территориальное про­ст­ран­ст­во коммуникации. В целом проксемический аспект коммуникации охва­ты­ва­ет организацию пространства вокруг речедеятеля. Так, территориальное прост­ран­ство между коммуникантом-мужчиной в сидячей позиции и спинкой стула боль­ше по сравнению с идентичным проксемическим аспектом в процессе ком­му­никации собеседников-женщин.

Вне зависимости от позиции «сидеть» или «стоять» коммуниканты женс­ко­го пола располагают ноги таким образом, чтобы занимаемое ими терри­то­ри­аль­ное пространство было наименьшим. Тождественный проксемический комп­лекс коммуникации, производимый речедеятелями-мужчинами, свидетельст­ву­ет относительно значительно большей территориальной оккупации. Возможно, это один из путей демонстрации чувства властелина и собственника.

Анализ взаиморасположения коммуникантов показывает, что смешанные гендерные пары собеседников эксплицируют наименьшее территориальное про­странство. Последнее увеличивается в процессе дискурса пар комму­ни­кан­тов женского пола и достигает максимального показателя при общении рече­про­изводителей-мужчин. Наибольшая коммуникативная дистанция зафиксиро­ва­на в ходе общения собеседников-мужчин высокого социального статуса. По­тен­циальные коммуниканты женского пола, находясь в движении, – прибли­жа­ясь к женщине или мужчине в целях установления коммуникативного контакта – позволяют уменьшить дистанцию максимально. Идентичные ситуации, ини­ции­руемые мужчинами, способствуют сохранению дистанции. Одно из гипо­те­ти­ческих объяснений подобной специфики коммуникативных актов связанно с со­циально-культурной ролью женщины – зависимость, пассивность – именно эти характерные гендерные  черты детерминируют приближение собеседников на небольшое расстояние от коммуниканта-женщины.

Небезынтересным представляется факт, который  связывает опре­де­лен­ную проксемическую позицию коммуниканта мужского пола – во главе стола – с его социальной ролью – руководитель. Однако тождественная террито­ри­аль­ная коммуникативная позиция собеседников – женщин не ассоциируется с их ана­логичной общественной ролью. Это один из результатов социально-ком­му­ни­кативных экспектаций гендерной паралингвистики.

Кинесический спектр, включающий телодвижения и жесты с участием го­ловы (не лица), рук, ног, невербальной коммуникации отражает колорит ген­дер­ной специфики. Так, движения рук, являясь важным компонентом само­пре­зен­тации коммуниканта, имеют варианты в технике использования в зави­си­мос­ти от пола производителя. Речедеятели-женщины совершают грациозные дви­жения руки от локтя, в то время как движения рук коммуникантов–мужчин но­сят более точный характер и производятся от плеча.

Следует подчеркнуть специфичность гендерного аспекта восприятия не­вер­бальных знаков коммуникации. Например, коммуниканты женского поло­во­го статуса более доверяют визуальному контакту. Это, в свою очередь, может быть объяснено стремлением к улавливанию максимального количества смы­сло­вых посланий от партнера по коммуникации с целью осуществления сен­зи­тив­но-человеческого и профессионально-делового контактов.

Таким образом, невербальный поведенческий комплекс коммуникации пред­ставительниц женского пола соотносится с общественными стереотипами их восприятия. Их проксемическое поведение сочетается с общественной экс­пек­тацией покорности и смиренности, а их коммуникативные движения выпол­ня­ют ролевые установки по осуществлению экспрессивности.

Анализ гендерной невербальной коммуникации мужского типа пока­зы­ва­ет, что в ее рамках в большей степени реализуется тактильный контакт, ини­ции­руемый коммуникантами-мужчинами. Их поведенческий комплекс ассо­ции­руется с корреспондирующим  им социальным статусом или общественной вла­стью. Однако на современном этапе исследований невозможно однозначно установить степень релевантности первого и второго параметров.

Немаловажным аспектом интерпретации гендерной специфики невер­баль­ной коммуникации является степень корректности ее восприятия речедея­те­лями женского и мужского пола. Многочисленные исследования (Д. Ли­бер­ман, Т. Риго, Р. Кампайн, Д. Холл, Н. Роттер, Г. Роттер), включая собственные, де­монстрируют большую степень точности восприятия анализируемых ком­му­ни­кативных сигналов со стороны первых.

Ряд экспериментальных исследований (Х. Вагнер, Р. Бак, Д. Вин­тер­бо­том) позволяют констатировать, что вопрос интерпретации эмоциональных со­стоя­ний субъектов по цветным фотографиям решается более корректно со сто­ро­ны женщин вне зависимости от половой принадлежности первых. Исполь­зу­е­мые-мужчины менее точно идентифицировали невербальный функционализм эмо­ций, при этом более точно выражая его специфику при анализе мужского комплекса чувств.

Некоторые наши исследования показывают, что испытуемые женского по­ла значительно более точно демонстрируют сигналы лицевой экспрессии по срав­нению с участниками эксперимента мужского полового статуса.

Одна из культивируемых теорий по установлению вышеобозначенных фак­тов связана с подчиненным социальным статусом женщин. Другая объяс­ня­ет эту тенденцию стремлением коммуникантов женского пола к сотрудни­че­ст­ву с окружающими. В действительности, достаточно сложно дифференци­ро­вать импликатуру подчинения и сотрудничества, особенно в профессионально-де­ловом контексте.

Политическая коммуникация определяется как система коммуника­тив­ных контекстных речевых актов, направленных на достижение целей пред­вы­бор­ной и послевыборной деятельности политиков различного уровня.

Следует выделить преференциальные гендерные типологические черты ус­пешных российских политиков. К подобным мужским категориальным при­зна­кам относятся прямота, простота, честность, решительность, твердость.

Набор характерологических черт политика константно детерминирован, прак­тически не подлежит временной вариации. Следовательно, российский по­ли­тик-лидер дифференцирован от электората – «толпы» более высокой или низ­кой степенью развития определенных сущностных социально кате­го­ри­аль­ных качеств. К первому типу относятся позиции «сила», «агрессивность», «вы­нос­ливость», «уверенность». Ко второму типу принадлежат позиции «тороп­ли­вость», «нервозность», «усталость», «растерянность». В случае фактического от­сутствия вышеобозначенных характерологических качеств коммуниканта-по­ли­тика практика общения должна эксплицировать их «скрытую» имитацию, т.е. демонстрацию на невербальном уровне.

Необходимо указать на визуальные невербальные характеристики поли­ти­ка преференциального уровня, находящие проявление в его облике: высокий рост, массивность фигуры, крупные черты лица.

Другим, не менее релевантным невербальным параметром, является ле­ген­да происхождения или появления в политическом коммуникативном кон­тек­с­те конкретного лидера. Этот «рассказ» носит мифологизированный характер, ко­торый отражает культурную специфику. Так, в России основной социально-нрав­ственный критерий – иерархия отцов: «царь – батюшка». Данный тип ха­рак­теризует не только имперскую, но социалистическую, постсоциали­сти­чес­кую систему политического управления. Например, окружение экс-президента Рос­сии Б.Н. Ельцина интенсивно культивировало тему «царь Борис».

В рамках сравнительно–сопоставительного анализа преференциальных ти­пологических черт успешных политиков-мужчин целесообразно рассмотреть по­следних в политическом контексте американской коммуникативной прак­ти­ки. Проведенный нами опрос респондентов в США показывает основные пара­мет­ры данного спектра: лидерство, компетентность, сила, решительность.

В условиях американской политической действительности значительную роль традиционно играет фактор иррациональности в форме харизматизма. При этом последний определяется как исключительная одаренность. В свою оче­редь, политик харизматического типа олицетворяется с авторитетной лич­но­стью в глазах его сторонников и последователей, статус которой основан на индивидуальных качествах.

Во время предвыборной президентской кампании Р.М. Никсона мус­си­ро­ва­лась коммуникативно–психологическая установка, нацеленная на электорат, в соответствии с которой избрание должно стать актом веры, своеобразным ощу­щением доверия, достигаемого на основе харизмы. Последняя присутствует не в словах, а в контекстах бессловесности. Показательно следующее умо­за­клю­чение, объясняющее, что слова важны не в силу их информационной сущ­но­сти, а по причине «чувств, передаваемых о человеке, его представлениях, ком­петенции, человечности». (Заимствование данной коммуникативно-поли­ти­чес­кой технологии триумфально ознаменовало победу на выборах президента России Б.Н. Ельцина). Это достаточно близко перекликается с восточной муд­ро­стью, гласящей о том, что «истина находится не в словах говорящего, а в ушах слушающего».

Важно констатировать, что наивысшие достижения в этой области при­над­лежат другому экс-президенту США – Р.В. Рейгану. Неудивительно, что за ним прочно закрепился невербальный имидж «великого коммуникатора».

Успешных политиков в США также характеризует серия константных при­знаков невербальной парадигмы, в числе которых значительное место за­ни­ма­ют квалификация, динамизм и безопасность.

Ось квалификации отражает набор качественных параметров комму­ни­ка­тив­ной личности политика: профессионализм, опыт, авторитетность, способ­ность, ум. Динамическая шкала в коммуникативном бихейвиоризме политика ил­люстрирует проявление таких квалификативных признаков, как энер­гич­ность, смелость, сила, агрессивность, искренность. Категория безопасности объ­единяет личностные черты коммуниканта-политика, имеющие отражение в понятиях общительность, доброта, привлекательность, честность.

Проводя компаративный анализ преференциальных типологических черт аме­риканских и российских политиков-мужчин, необходимо указать, что элек­то­рат первой категории коммуникантов демонстрирует склонность к выбору ин­дивидуально-профессиональных параметров, электорат второй категории ком­муникантов – индивидуально-характерологических признаков.

В американских коммуникативно-политических технологиях также су­ще­ст­вует культурно детерминированная легенда появления на социальном не­бо­-ск­ло­не. Данную систему можно определить как «передачу прав и полномочий от предыдущего лидера», своеобразную традиционную преемственность поли­ти­ческих поколений. Так, общеизвестным является предвыборный автобио­гра­фи­ческо-документальный клип У.Дж. Клинтона, в котором правящий прези­дент Дж.Ф. Кеннеди торжественно пожимал руку подростку Биллу.

Хотя политики-женщины представляют собой еще нереализованный ком­му­никативный потенциал, можно проанализировать активность действующих из них лидеров в политических контекстах современного этапа России и США.

С учетом консервативности массового сознания и национального мен­та­ли­тета России политик–женщина должна дефинимизироваться с тем, чтобы пре­кратить традиционно ассоциативный ряд, где ключевым понятием является «хранительница семейного очага». Иллюстрированным примером подобного не­вербального бихейвиоризма является коммуникативный комплекс И. Ха­ка­ма­ды. По мнению последней, данная стратегия способствует осуществлению по­пыт­ки преодоления противостояния среды, мира публичной политики.

Большинство исследователей считают, что наиболее релевантные ха­рактеристики коммуникативно-политического бихейвиоризма политика-жен­щи­ны лежат в сфере невербального плана воздействия: грация во взгляде, улыб­ке, походке; хороший тон в одежде; уверенность и решительность в характере.

Одна из ярких фигур современной американской политики – Х.Р. Клин­тон, которая умело сочетает женские (внешние) и мужские (харак­теро­ло­ги­чес­кие) признаки в бихейвиористском комплексе коммуникации. Наблюдая за кон­текст­ными ситуациями общения Х.Р. Клинтон, необходимо указать точную (мо­жет быть, искреннюю) экспликацию приветливости, радушия, уважения, от­кры­тости, готовности и желания к конструктивному диалогу с партнером по ком­муникации. В то же время в изменяющихся условиях (например, в не­ко­то­рых ситуациях в Белом Доме Х.Р. Клинтон может быть эмоционально не­сдер­жан­ной, теряя контроль за гневом, взрывая страсти на окружающих).

Обобщая представленный анализ коммуникативного поведения амери­канс­ких и русских политиков-женщин, следует отметить преобладание общих ти­пологических моделей их бихейвиористского комплекса. Так, их стиль слу­ша­ния дифференцируется как ориентированный на взаимоотношения, т.е. осу­ще­ствляется на метасодержательном уровне; в то время как стиль слушания политиков–мужчин отличает нацеливание на содержание, т.е. происходит на со­держательном уровне. При этом политический коммуникант женского пола транслирует более сложный, комплексный образ, комбинируя в своей би­хей­вио­ристской стратегии и тактике серьезные мужские черты и обаятельные жен­с­кие признаки. Таким образом, политический лидер определенной культуры обычно идентифицируется с соответствующим национальным характером.  

 

Литература

 

1.     Pearson J.C. Interrelationships between gender and communication // Monograph,       1997. – Vol. 2, № 8. – P. 26-38.

2.     Haviland J.M. Sex–related pragmatics in infants’ nonverbal communication //      Journal of Communication, 1987. – Vol. 27, № 2. – P. 80-84.

3.     Burgoon J.K., Buller D.B., Woodall W.G. Nonverbal communication. The unspoken dialogue. – New York: Harper Collins, 1999.

4.     Argyle M.K. The psychology of interpersonal behavior. – Harmondsworth: Penguin, 1967.

5.     Rosenfeld H.M. Instrumental affiliative functions of facial and gestural expressions // Journal of Personality and Social Psychology, 1996. –  Vol. 1, № 4. – P. 65-72.

6.     Lieberman D.A., Rigo T.G., Campain R.F. Age–related differences in nonverbal decoding ability // Communications Quarterly, 1998. – Vol. 36, № 4. - P. 290-297.

7.     Hall J.A Gender effects in decoding nonverbal cues // Psychological Bulletin, 1998. – Vol. 85, № 4. – P. 845-857.

8.     Rotter N.G., Rotter G.S. Sex differences in the encoding and decoding of negative facial emotions // Journal of Nonverbal Behavior, 1998. – Vol. 12, № 2 – P. 130-148.

9.     Wagner H.L., Buck R.K, Winterbotham J.S. Communication of specific emotions. Gender differences in sending accuracy and communication measures // Journal of Nonverbal Behavior, 1993. – Vol. 17, № 1. – P. 29-53.