ОНИ РАБОТАЛИ ВО ИМЯ ЖИЗНИ

"Химик"9(1852) 2006 Содержание
26 апреля 1986 года случилась трагедия, которая потрясла весь мир: на Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, повлекшая за собой страшные последствия. В памяти всплывают кадры документальной хроники: разрушенное здание 4-го энергоблока, покинутые, пустые города и села, искалеченная земля, люди в защитных комбинезонах…
Со всей страны на атомное пепелище по зову службы и сердца приезжали люди. Они работали в зоне, не щадя своего здоровья и жизни, чтобы пресечь распространение радиоактивного заражения, остановить невидимую смерть…
В ликвидации последствий ядерной катастрофы на ЧАЭС принимали участие свыше 250 выпускников военной кафедры Ивановского химико-технологического института, призванных на этот период из запаса на различные командные должности войск РХБ-защиты, и преподавателей военной кафедры.
Двадцать лет прошло с той поры, далекими кажутся те трагические дни для целого поколения молодых людей. Но для тех, кому лицом к лицу довелось столкнуться со страшной бедой, все это было как будто вчера.
В сквере у главного здания ИГХТУ установлена стела с надписью: «Жителям Ивановской области, принявшим на себя удар в Чернобыле и на других ядерных объектах».
В разные годы в ИХТИ – ИГХТУ работали и работают ликвидаторы последствий аварии на ЧАЭС:
Балмасов Анатолий Викторович
Барбов Александр Васильевич
Гаврилин Александр Николаевич
Журко Александр Валерьевич
Клевцов Геннадий Матвеевич
Лабазов Валерий Алексеевич
Лугина Петр Герасимович
Орлов Владимир Валерьевич
Петелин Владимир Сергеевич
Солнцев Валерий Сергеевич
Суханов Сергей Борисович
Тимонов Владимир Борисович
Чабунин Лев Васильевич
Чернов Виктор Николаевич
Шаров Александр Степанович
Шеметов Михаил Николаевич.
Сегодня о событиях 20-летней давности вспоминают
Александр Васильевич Барбов, доцент кафедры физической химии, докторант
и Анатолий Викторович Балмасов,доцент кафедры ТЭП, докторант.
«6 мая 1986 года я был срочно призван из запаса РВК Фрунзенского района г.Иваново, как выяснилось впоследствии, на специальные сборы. В тот день большинство из нас не знали, что будем принимать непосредственное участие в работах по ликвидации аварии на ЧАЭС. Бригада была сформирована в Кинешме, затем нас перебросили в 30-километровую зону. Запомнилось, как ночью в Киеве на наш железнодорожный эшелон смотрели с тревогой и надеждой в глазах люди, стоящие на перроне.
По прибытии на место дислокации некоторое время занимались организационными вопросами, связанными с размещением воинской части, так как были первыми. В дальнейшем силами своих подразделений решали поставленные перед нами задачи по дезактивации различных объектов. В мае проводили специальную обработку домов, строений и дорог в селах, в городе Чернобыль, а в июне - на территории и внутренних помещениях АЭС. На всю жизнь остались впечатления о первом выезде в «мертвые деревни». Весна, цвели сады, кругом зелено и совершенно пустые большие села, где еще недавно люди трудились на участках, разводили много скота и... абсолютная пустота. В первые дни можно было услышать во дворах писк запертых цыплят, которые затем погибали и разлагались. Поразили масштабы всего происходящего. С каждым днем увеличивалось количество людей - гражданских и военных, участвующих в ликвидации последствий аварии, множилось количество машин и техники, предназначенной для работы на станции. В конце июня началось возведение саркофага, который строился быстро, почти как в сказке, не по дням, а по часам. Но больше всего запомнилось мужество советских ребят, которые встали грудью на защиту своей Родины, матерей, жен, детей от невидимого врага - радиации. Не щадя своего здоровья, а порой и жизни. Они шли на самые трудные работы и выходили победителями. Среди этих ребят были и совсем молодые солдаты срочной службы по 18-19 лет, и солидные люди, призванные из запаса, у которых заканчивался призывной возраст. Состав «ликвидаторов» был многонационален. В работах по ликвидации аварии на ЧАЭС принимали участие русские, украинцы, белорусы, узбеки, туркмены и т.д. Проходит время, к сожалению забываются фамилии товарищей, работавших рядом с тобой, но в памяти остаются их имена и лица.
В заключение хотелось всем «чернобыльцам» пожелать большого здоровья, счастья и долгих лет жизни».
А.В. Барбов
 
«В 1986 году я работал в Институте химии неводных растворов. 5 мая в обеденный перерыв меня вызвал из столовой незнакомый человек. Прямо в коридоре он под расписку вручил мне повестку, в которой предписывалось в течение 2-х часов с вещами явиться во Фрунзенский военкомат. Перед уходом я зашел в лабораторию попрощаться с коллегами. На вопрос, что случилось, ответил: «Поехал в Чернобыль». Хотя об этом никто не говорил, такая мысль возникла у меня сразу.
Поехал домой, взял личные вещи и через некоторое время уже ехал в автобусе в Кинешму с такими же, как я.
Нас привезли на аэродром, где всего два года назад мы проходили военные сборы. По очереди вызывали в штабную палатку. Все, кто заходил до меня, выходили со словами – домой. Как выяснилось, у тех, кто учился раньше, военная специальность была «инженер-химик». У более молодых, как я, специальность значилась «командир взвода спец-обработки». Поэтому меня и ещё нескольких человек, в том числе Александра Барбова, оставили. Нам выдали форму, шинели, противогазы, постригли, покормили и отправили ночевать в палатку.
Утром началось распределение по подразделениям, никто толком ещё не мог осознать происходящее. Меня назначили командиром взвода спецобработки в третью роту 3-го батальона, а Сашу Барбова – во 2-й батальон.
На следующее утро мы отправились на ж/д станцию. Возле аэродрома проводить нас собралось очень много народа – родственники призванных кинешемцев. Мы погрузились в состав – машины на платформы, люди – в теплушки. Нар на всех не хватало, некоторым пришлось несколько ночей спать прямо на полу вагона. Ехали мы долго, какими-то окольными путями, объезжая города и крупные станции, видимо, чтобы не вызывать паники у населения.
10 мая мы приехали на Украину. Разгрузились и на своих машинах отправились на место расположения будущего лагеря. Это было чистое поле в нескольких километрах от села Оранное. Поле находилось внутри 30-километровой зоны заражения, правда, на самом краю.
Первые несколько дней мы занимались обустройством лагеря – ставили палатки, строили столовую. Потом начались выезды в окрестные деревни. Мы занимались дезактивацией домов – смывали с них радиоактивную пыль. Первое время было как-то не по себе – белым днем въезжаешь в деревню, а там ни души и стоит жуткая тишина. Несколько раз работали в Чернобыле. Несмотря на близость к станции, уровень радиации там был не очень высокий, потому что основное облако от взрыва унесло в сторону Припяти.
Надо сказать, что народ у нас подобрался весьма «разношерстный» - от 18-летних солдат-срочников до 50-летних мужчин, которые мне тогда казались уже старыми (самому-то было 24 года). Многие не имели ни малейшего представления о радиации и её последствиях, поэтому не могли устоять перед искушением поесть свежей зелени или черешни, которая росла в деревенских садах, хотя это и было строго запрещено. Мне самому несколько раз приходилось беседовать со своими бойцами, объясняя им разницу между α, β и γ-излучением.
Жизнь в лагере шла по строгому распорядку: подъем, завтрак, построение, выезд на работу и т.д. Естественно, не было никаких выходных. Работали с утра до вечера, обед привозили прямо к месту работы. Никто не знал, сколько всё это продлится.
В июне начали ездить на работу уже непосредственно на станцию. На построении подходили гражданские специалисты и говорили, кому сколько нужно человек. Затем команда во главе с офицером направлялась непосредственно к месту работы. Предварительно шли в АБК-2 (административно-бытовой корпус 2), где переодевались в спецодежду, кроме неё основным средством защиты был респиратор. После выполнения задания шли в душ, затем переодевались в свою форму и возвращались в лагерь.
Задания каждый раз были разные: мы проводили дезактивацию внутренних помещений – мыли стены и полы тряпками, смоченными в подкисленном растворе марганцовки. Все тряпки потом собирали в мешки и увозили на захоронение. Некоторые из нас говорили, что они за это время вымыли столько полов, сколько их жены не смогут вымыть за всю жизнь. Мы работали и на очистных сооружениях станции – снимали верхний слой почвы там, где не мог подъехать бульдозер. В тот день я впервые увидел и энергоблок с той стороны, которая обрушилась. Впечатление было жуткое, особенно учитывая излучение, исходившее оттуда.
Была получена директива – не допускать облучения ликвидаторов более 25 рентген и не более 2 рентген в день. Учитывая наши темпы «набора» доз, мы предполагали, что как раз за 2 месяца наберем «положенную» норму и нас отправят домой.
Надо сказать, что в обязанности командиров входило измерение уровня радиации на месте работы. Исходя из него, мы определяли допустимое время работы, чтобы не превысить те самые 2 рентгена в день. В разные дни на разных объектах оно менялось от нескольких часов до нескольких минут. Индивидуальные дозиметры, которыми нас снабдили, не давали точных показаний при средних уровнях радиации, поэтому основным способом учета доз был именно расчетный.
А работу приходилось выполнять самую грязную, поскольку мы были на станции фактически в роли разнорабочих, прикомандированных к гражданским специалистам. Необходимо было очистить всю территорию станции, т.к. планировалось, что она возобновит свою работу. А ведь саркофага над четвертым реактором ещё не было, и выбросы радиоактивных загрязнений продолжались. Дожди могли смыть радиоактивную пыль в реки (Припять, Днепр). Чтобы этого не случилось, специальные самолеты разгоняли облака, поэтому практически все два месяца нашего пребывания в 30-километровой зоне стояла солнечная погода.
Надо сказать, что люди относились к работе с пониманием, выполняли задания добросовестно. Хотя среди нас не было добровольцев (все были мобилизованы), мы чувствовали, что мы нужны стране, что мы помогаем людям. Ведь именно наша работа позволяла уменьшить последствия чернобыльской катастрофы, поэтому мы осознавали ответственность за возложенную на нас миссию...»

А.В. Балмасов